Быть параноиком
Отыскание следов Америки в любой ситуации является необходимым шагом для выстраивания привычной логики объяснения мира
В реакции консервативной части российского общества на события в Армении (реакции вялой, к счастью, так как события покамест не радикализировались — и хочется надеяться, что не радикализируются и впредь) примечательно не то, что реакция эта единодушно негативная, а то, что быстрая. Привычный нарратив сложился за два дня: демонстранты слишком молоды, слишком организованны, а это значит, их направляет оппозиция, за которой стоят американские интересы.
Выглядит это немного нелепо: даже если армяне решили пойти на поводу у каких-то американцев, нам-то что? Тут есть, однако, тонкость.
Неоднократно в течение последнего года замечалось, что российский (или, что точнее, постсоветский) человек находится в стоянии перманентной мобилизации, так что содержанием его мировоззрения становится ожидание угрозы и готовность ее отразить. Тут важно понимать, каким риторическим приемом поддерживается эта мобилизация. А поддерживается она тем, что постсоветский человек любую типологически угрожающую ситуацию, вне зависимости от того, на каком отдалении от него она произошла, способен интерпретировать таким образом, что эта ситуация делается угрозой непосредственно ему и его ближнему кругу. Если на Марсе взбунтуется какой-то мыслящий лишай, то находящийся в состоянии перманентной мобилизации постсоветский человек сумеет доказать (себе, в первую очередь), что этот бунт угрожает непосредственно его дому.
Именно в этом заключается смысл нынешней реакции консервативной части общественности на армянские события: наш человек точно знает, что за всем плохим в мире стоит Америка, главной же целью Америки является уничтожение уникальной русской цивилизации. Таким образом, отыскание следов Америки в любой ситуации является необходимым шагом для выстраивания привычной логики объяснения мира, в котором есть глобальный враг, играющий длинную Большую игру против российского человека и его благополучия.
Разумеется, вышесказанное не подразумевает, что у Америки нет каких-то подобных целей в принципе: есть масса примеров реального участия пресловутых «американских спецслужб» в весьма неблаговидных международных политических процессах. Это, однако, к нашему предмету не имеет никакого отношения по очень простой причине: каково бы ни было реальное участие в чем-то американских спецслужб, доподлинно известно об этом становится существенно позже любых событий; таким образом, непосредственное усматривание присутствия американских спецслужб в текущих беспорядках всегда является фактом и функцией паранойи, то есть, напомню, способности видеть целеполагание какой-то внешней воли в процессах, имеющих вид хаотических и рандомных.
Оптику этой паранойи задала, естественно, Украина, но беспокоит то, что дальше схема пошла срабатывать с механическим постоянством: прошлогодние волнения в Гонконге, например, в нашей консервативной среде интерпретировались точно так же — как заговор Америки, — и снабжались почти сладострастными описаниями того, как полиция «грамотно разобралась с гонконгским майданом», сорвав планы Мирового Гегемона. Поверить в то, что все это пишут убежденные пацифисты и законопослушные люди, которым претит сама идея народных волнений в принципе, мешает та интонация злорадного удовольствия, с которой делались описания действий властей и полиции: пацифисты не радуются обычно тому, что кого-то побили, этому радуются люди агрессивные, чья агрессия, однако, по каким-то причинам не находит себе выхода; полиция, которая бьет демонстрантов, выступает, так сказать, симпатическим агентом неразрешенной агрессии таких людей.
Беда с паранойей всегда та, что это штука, которая своему носителю кажется исключительно логичной: психиатры знают, как трудно какой-либо внешней аргументацией избавить человека от навязчивых идей, сколько контраргументов он способен найти, чтобы противостоять внешней логике, и насколько быстро он способен впадать во враждебность по отношению к тем, кто пытается разрушить его картину мира. Последнее хорошо объясняет, отчего мы вдруг заделались врагами целого света и чуть ли не единственными носителями какой-то альтернативной версии цивилизации, с духовностью и семейными ценностями: нас просто-напросто довольно долго пытались убедить, что мы ошибаемся и никто нам не угрожает (степень искренности и соответствия этих убеждений реальности сейчас не в счет, важен факт); таким образом, Запад стал представляться нам коллективным терапевтом.
Тут можно дискутировать на тему того, что было бы, если бы кто-то на Западе внезапно решил пойти другим путем и объявил себя нашим врагом публично; было бы это нам легче или нет? То иррациональное уважение, которое наш политически озабоченный человек испытывает к ископаемым людям вроде Бжезинского и Киссинджера, показывает, что, видимо, да, было бы легче: Бжезинский и Киссинджер не пытаются избавить нас от паранойи, они ей подыгрывают, и оттого к ним возникает странная симпатия. Как бы то ни было, нынешнее состояние умов нашего общества — состояние, в котором, судя по заявлениям членов правительства, пребывает большое число даже облеченных властью людей, — опасно даже не столько своей очевидной воинственной маргинальностью, сколько тем, что это объяснение универсально: в социальной и политической сфере нет ничего ужаснее доктрин, претендующих на всеобъемлющее объяснение миропорядка, так как они очень быстро формируют под собой замкнутую среду, в которую вообще перестают попадать сообщения из внешнего мира и в которой любое событие внешнего мира моментально вписывается в параноидальный контекст, получая объяснение через систему доктринальных фикций. Так, собственно, и создаются любые единственно верные учения.