• О нас
  • Связь
  • Политика конфиденциальности
facebook
rss
twitter
youtube
  • Новости
  • Аналитика
  • Блоги
  • Видео
  • Библиотека

Интервью Генадия Бурбулиса

Опубликовано: 10:20, Август 4, 2015
Теги: Андрей Илларионов

Постоянный адрес статьи:

Андрей Илларионов

Несмотря на то, что нижеследующее интервью мало что добавляет к уже известному о 1991-92 гг., оно представляется мне весьма полезным. Г.Бурбулис – ключевая фигура перехода от СССР к России. Именно он принимал (либо благодаря ему принимались) важнейшие решения, во многом предопределившие последующую четвертьвековую историю страны – избрание Б.Ельцина председателем Верховного Совета и президентом России, свержение М.Горбачева, роспуск СССР, назначение Е.Гайдара.

Внимательный читатель без труда увидит попытки интервьюируемого подретушировать (а иногда – и исказить) состоявшуюся историю, мифологизировать происходившие, «легендизировать» некоторых персонажей. Однако наиболее поразительным является даже не то, какие попытки по ретушированию истории предпринимает автор, а то, как сделанное Бурбулисом и его коллегами тогда оценивается им сегодня; то, что никаких уроков из сделанного ими так и не было им извлечено; то, насколько наивно-примитивными являются его «советы» нынешнему российскому «лидеру».

Наверное, можно было оказаться под минутным впечатлением от имени «Гайдар» осенью 1991 г. Но повторять эту мантру четверть века спустя, в качестве ключевого (единственного?) фактора важнейшего правительственного назначения, выпавшего на долю Бурбулиса и Ельцина – кажется, нет ничего более саморазоблачительного.

В 1991-92 гг. сама фигура Г.Бурбулиса, казавшегося наиболее радикальным российским политиком, была овеяна ореолом легенды – называли его тогда не столько «серый кардинал», сколько «железный Бурбулис». Оказалось однако, что это действительно только легенда. Да и политический провинциализм ни за полтора года, ни за двадцать пять лет, как выяснилось, не исчезает.

Похоже, что и различия в посткоммунистических путях России, с одной стороны, и, например, Польши, Эстонии, Литвы, с другой, во многом кроятся в различиях уровней политической зрелости Б.Ельцина и Г.Бурбулиса, с одной стороны, и Л.Валенсы и Т.Мазовецкого в Польше, Л.Мери и М.Лаара в Эстонии, В.Ландсбергиса и В.Адамкуса в Литве, с другой.

Михаил Зубов
В чем виноват Путин. «Серый кардинал» Бурбулис дает совет президенту

Один из самых могущественных политиков из окружения Ельцина в канун своего юбилея рассказал, как строилась новая Россия, кто сверг Горбачева, и куда ведет страну нынешняя команда.

Во вторник исполняется 70 одному из наиболее загадочных политических деятелей обновленной России. Его называли «серым кардиналом» ельцинской эпохи и самым влиятельным человеком из окружения первого Президента России. В начале девяностых Геннадий Бурбулис совмещал должности госсекретаря России и первого заместителя председателя российского правительства. Легенды гласят, что и все это правительство набирал Бурбулис, ему же присваивают лавры инициатора Беловежских соглашений о распаде СССР и даже считают главным творцом восхождения Ельцина на пост №1 в России. «МК» поговорил с юбиляром о том, какова доля вымысла и исторической правды в легендах о нем, и о том, куда сегодня, на его взгляд, идет Россия?

— Геннадий Эдуардович, каков ваш вклад в то, что Борис Ельцин стал Президентом России?
— Я возглавлял его избирательный штаб в 1991 году. Но правда в том, что президентом Бориса Ельцина сделали история и российский народ, который к началу 90-х годов устал бесконечно ожидать светлого будущего, которое будет спущено откуда-то с вершин советской власти, и ощутил желание жить нормально, достойно уже сейчас. Люди захотели свободы, личной ответственности за свою жизнь и права проявлять инициативу. Все это было в программе кандидата в президенты РСФСР Ельцина.
Напомню, что съезд депутатов РСФСР побоялся избирать президента, блокировал эту идею, и президентский пост был учрежден народным референдумом. Борис Николаевич победил на первых всенародных выборах с огромным преимуществом (он набрал 57,3% голосов, его ближайший соперник Н.Рыжков — 16,85%).
Что касается лично меня, то я был представителем очень массового и активного победного послевоенного поколения. Наше поколение облучали утопией съездов КПСС и грезами о создании идеального общества в СССР, мы — поколение, испытавшее восторг от полета Юрия Гагарина в космос, но затем пережившее унижение геронтократией, застоем в нашей стране, невостребованностью и отторжением всего передового. Мы пришли к пониманию, что чудовищный эксперимент по осчастливливанию граждан СССР через насилие, через подавление личных талантов и взглядов, через истребление неугодных неизбежно провалится. Наше поколение выстрадало перестройку, увидело надежду в идеях гласности, демократизации, инициативности. У Михаила Горбачева был исторический шанс воплотить наши мечты.

— Если вы так обрадовались горбачевской перестройке, то зачем же вы свергли Михаила Сергеевича?
— Как бы ни выглядело это сейчас, но наша команда под лидерством Бориса Ельцина и Андрея Сахарова не свергала Горбачева. Порыв Михаила Сергеевича к демократическим преобразованиям мы приветствовали, но он был наивным и непоследовательным. Горбачев полагал, что обновление можно осуществить в рамках существующей социалистической модели и под руководством поучающего политического класса. Беда Михаила Сергеевича в том, что он не сумел преодолеть советские стереотипы. Когда были избраны съезды народных депутатов, то появилась потрясающая возможность сделать делегатов мотором преобразования советской империи в новое качество. Но Горбачев и его товарищи усмотрели в депутатском корпусе угрозу. В итоге Михаил Сергеевич, который сам же выпустил на волю жизнетворную энергию обновления, стал с ней бороться.
Одной рукой он продолжал развивать демократические институты, другой — душил их. Этот разрыв нанес ему серьезную психологическую травму, которая проявилась в августе 1991 года.
20 августа в Москве должно было начаться подписание союзного договора, подготовленного в ходе Ново-Огаревского процесса. Он должен был способствовать эволюционному преобразованию Союза в современное государство. Определив еще 2 августа 1991 года эту дату, Горбачев берет отпуск с 4 августа и уезжает в Форос. На аэродроме он выслушивает своих соратников, которые убеждают, что нужно не подписывать договор, а вводить чрезвычайное положение. «Попробуйте, но у вас ничего не получится…», — как бы невзначай говорит Михаил Сергеевич. Чрезвычайное положение, введенное 19 августа с тихого благословения Горбачева, продержалось всего три дня, но этого хватило, чтобы раз и навсегда потерять исторический шанс на спасение Союза. Я назвал эти три дня «политическим Чернобылем». После него, к огромному нашему огорчению, уже не осталось места ни для СССР, ни для его президента Горбачева, который уже ничем не управлял. Тогда на первый план в РСФСР вышла наша команда во главе с Ельциным, в других республиках — их руководители. Требовалось срочно решать на местах вопросы жизни и смерти, в первую очередь — как и чем накормить людей, как обеспечить подготовку к зиме… Осенью 1991 года пятый съезд депутатов РСФСР назначил Ельцина председателем правительства, которому предстояло принять и реализовать первоочередные меры по выходу из чудовищного кризиса.

— Вашу роль в формировании этого кабинета, как говорят, невозможно переоценить… Вы привели в правительство Гайдара и его команду реформаторов?
— Так и есть. В этот период у меня были очень значительные полномочия и возможности. 12 июня 1991 года Бориса Ельцина избрали президентом РСФСР, а 19 июля своим указом он создал Государственный совет и учредил должность госсекретаря России, на которую назначил меня. Госсекретарь по определению наделялся обязанностью формировать стратегию внутренней и внешней политики, обеспечивать систему безопасности, формулировать программу реформ и создавать сильную президентскую власть…
Для того чтобы понять, что делать с разоренной экономикой, которую получили в наследство, при Госсовете мы сформировали несколько групп экономистов. К тому времени мы уже прошли испытание программой «500 дней» и убедились в том, что в критических ситуациях решения нельзя откладывать не то что на 500 дней, но даже на неделю или день. Одна из групп, под руководством Гайдара, предложила набор наиболее оперативных и исполнимых шагов. Их программа имела уникальное качество: содержала не только идеи и систему мер, но они обеспечивались уже существующими нормативно-правовыми актами.

— Гайдара к Ельцину привели вы?
— Да, но не привел, а настойчиво рекомендовал его платформу. Мы с Егором Гайдаром познакомились в дни августовского путча, когда защищали Белый дом. Егор туда пришел с коллегами, а на следующий день они коллективно вышли из КПСС. Я слышал о Гайдаре до нашей встречи, поэтому наш разговор был предметным. Мы договорились о том, что он собирает группу профессионалов и мы встречаемся, когда ситуация успокоится. Так и сделали. Отвезли их на дачу в Архангельское, и они начали работать над программой. Когда часть программы уже была готова, мы ее обсуждали на Госсовете. Обсуждали и то, кому можно доверить ее реализацию. Я пришел к выводу, что нужно рекомендовать Борису Николаевичу встретиться с Гайдаром, и решил убедить президента, что именно ему нужно поручить экономический блок правительства.

— Убедить Ельцина в этом было сложно?
— В сентябре мы вдвоем с Борисом Николаевичем провели три дня в Бочаровом Ручье, где изучали и обсуждали программу выхода из кризиса: что делать, как делать и с кем делать. Тогда я увидел, насколько серьезно Ельцин стремится вникнуть в существо задач и предлагаемых решений. Было заметно, как сложно ему на ходу перестроить свое мышление советского администратора на современную, рыночную, коллегиальную и профессиональную систему управления. Он сделал это, чего так и не смог Горбачев.
Ельцина тревожил гайдаровский план решительной либерализации. Но он принял его, когда убедился, что у нас нет другого выхода, не существует иных источников выживания, кроме свободы рынка и конкуренции. Мы договорились, что президент познакомится с Егором Тимуровичем и сможет лично уточнить детали.
Когда они встретились, Гайдар произвел на Ельцина самое хорошее впечатление. Борис Николаевич, человек с огромным кадровым опытом, прошедший через потрясения, связанные с борьбой со старой советской бюрократией и ее партийной традицией никуда не спешить и поменьше делать, увидел перед собой молодого, деятельного, решительного человека, говорящего внятно и четко, способного отстаивать свою правоту и брать на себя ответственность. Это олицетворение молодой России в Гайдаре сопрягалось с Россией исторической, которую воплощали предки Гайдара. Для Ельцина было символично и то, что разговаривающий с ним реформатор — внук Аркадия Гайдара (ведь предстояло создать свою «тимуровскую» команду, которая должна заботиться о бабушках и дедушках страны, стоящей у пропасти), и то, что он потомок Павла Бажова, сказки которого в сердце у каждого уральца. Грело и то, что многие годы своего детства Егор провел в нашем родном Свердловске, на улице Чапаева.
Поэтому президент Гайдара принял не только как перспективного экономиста, но и как человека, и всячески его поддерживал.

— Ельцин полностью осознавал, насколько болезненными в итоге будут гайдаровские реформы?
— Да. Он это понимал настолько, что мы пришли к выводу: без его личной решительной поддержки никто никогда не сможет даже ничего близкого предпринять. Поэтому он и решился, уже будучи президентом, лично возглавить правительство и добился от съезда, который его назначал, права решать неотложные вопросы своими личными указами. 6 ноября 1991 года он назначил указами Егора Гайдара своим заместителем по экономическим реформам, Александра Шохина — по социальной политике, а меня как госсекретаря и инициатора этой реформаторской команды — первым зампредом правительства.
Моральная нагрузка на Ельцина осенью 1991 года была огромной. 15 ноября под председательством Бориса Николаевича правительство, которое к тому моменту было уже полностью сформировано, приняло более 20 документов, которые сейчас неадекватно называют одним словосочетанием — «шоковая терапия». С моей же точки зрения, эти решения перевернули сознание миллионов людей, а 15 ноября стало днем прорыва России в новую жизнь. Это была система неотложных мер, призванных предотвратить полную катастрофу.

— Декабрьское Беловежское соглашение о роспуске СССР было таким же срочным и необходимым?
— Мы не планировали ничего особенного подписывать, когда ехали в усадьбу Вискули. К тому времени у четырех республик — России, Украины, Белоруссии и Казахстана — уже были двусторонние договорные отношения, мы их развивали и уточняли. Никаких дополнительных бумаг они не требовали.
Осенью 1991 года Горбачев начал мучительный процесс Ново-Огарево-2 — бессмысленные посиделки с целью написать новый вариант союзного договора. Там Михаил Сергеевич собирал республиканских лидеров и часами что-то говорил. Все понимали, что Кремля нет, Горбачев и союзные власти ничем не управляют, но терпели эти встречи.
После одного из таких заседаний расстроенный бессмысленностью происходящего председатель Верховного совета Белоруссии Станислав Шушкевич подошел к Ельцину и сказал, что хорошо бы встретиться и нормально обсудить назревшие между республиками вопросы. Его больше всего интересовало энергоснабжение.
Встречу наметили на 8 декабря. А 1 декабря Украина выбрала своего президента — Леонида Кравчука. И он попросился принять участие в беловежской встрече. Все согласились, после чего решили пригласить и президента Казахстана Назарбаева. Последний, как человек мудрый и осторожный, решил сначала заехать в Москву к Горбачеву и в Белоруссию оттуда уже не прибыл. А пока мы его ждали в течение целого дня, Кравчук нам объяснял, что Украина теперь — совершенно новое президентское государство, ни в какой Союз она больше не входит и не знает, где находится такой Кремль и кто такой Горбачев. Он категорично заявлял, что Украина выстрадала свободу и историю теперь не вернуть. Нам было совершенно непонятно, в каком же теперь формате решать хотя бы энергетические вопросы. И тут у России и Белоруссии родилась идея — создать содружество — Содружество независимых государств. Кравчук обрадовался и моментально ухватился за эту идею. Это не накладывало ни на кого особых обязательств, но открывало перспективы взаимодействия. И мы достаточно быстро написали документ, в котором говорится, что СССР как геополитическая реальность прекратил свое существование и заключается соглашение о создании СНГ. В Белоруссии ее подписали три страны, а затем присоединились все республики бывшего СССР, кроме прибалтийских.
На мой взгляд, время показало, что «узаконить» распад СССР было необходимо, потому что до Беловежских соглашений существовало безвластие: союзные власти уже ничем не управляли, а республиканские не имели достаточных полномочий, чтобы взять всю инициативу на себя.

— Почему, стремительно набрав такую силу в первые ельцинские годы, вы так же стремительно ушли из власти?
— Реформы были болезненными, уже в начале апреля 1992 года произошло первое серьезное столкновение парламента с президентом и правительством. Моя роль на тот момент была уникальной: и зампред правительства, и госсекретарь, а к этому времени я еще курировал контакты с главами регионов, депутатами, партиями… В обществе меня стали считать «серым кардиналом», которому до всего есть дело. Из уст делегатов съезда так и прозвучало: Бурбулиса стало слишком много. Ельцин в те годы был вынужден маневрировать, балансировать между разными силами, ему приходилось иногда идти на уступки. Были назначены новые выборы председателя правительства, в которых Ельцин уже не участвовал, но в парламенте никто из кандидатов так и не смог получить большинства. В итоге только в июле Егор Гайдар получил временный статус и.о. премьера. В декабре 1992 года давление съезда возросло: недемократическая часть народных депутатов РСФСР поставила президенту ультиматум с требованием убрать Бурбулиса «из политической жизни России», и я оставил все государственные посты. Тем временем съезд признал работу правительства под руководством Гайдара неудовлетворительной и не утвердил его кандидатуру на должность премьера; 12 декабря им стал Виктор Черномырдин. В спину нам сыпались упреки: как этим философам и молодым научным сотрудникам можно было доверить управление государственной машиной? Но свое дело мы сделали. Нас убрали, но вернуть страну к старым представлениям об управлении уже было невозможно. Все следующие за нами продолжали путь, проложенный первыми реформаторами.

— Как политики первой команды Ельцина и вы лично оцениваете сегодняшнюю политическую жизнь страны, состояние рыночных отношений и экономических свобод?
— Это — предмет моих переживаний. Я воспринимаю как дар то, что судьба позволила принимать активное участие в событиях на рубеже эпох, когда подпись недавнего парнишки с уральского завода стояла рядом с подписью президента на документах, которые изменили мировую историю и заложили основы для становления нового российского государства.
Но сегодня мы имеем дело с затяжной реставрацией имперских и советских ценностей. Государственные мужи стали очень часто оценивать события 90-х годов неадекватно, видны очень опасные тенденции явочного пересмотра заложенных тогда базовых конституционных ценностей. Налицо доминанты, которые никогда ничего хорошего стране не приносили: поиск врага, внутреннего и внешнего…
При этом я хорошо понимаю, что сложившийся сейчас идейный и мировоззренческий климат — результат не только чьей-то персональной воли, но и глубинной, исторически закодированной для российского чиновничества традиции запрещать, подозревать, докладывать куда следует… Ошибка наша — первых реформаторов — заключалась в том, что мы наивно полагали, будто переход от патологических, тоталитарных имперских традиций к цивилизованному гражданскому обществу, новым демократическим ценностям может произойти быстро и легко, однако многовековой российский уклад и тоталитарные традиции советской эпохи оказались сильнее.

— Так что же теперь: мы обречены вечно сидеть в патерналистском государстве, в восточной империи, враждебной западному миру?
— Нет. Я воспринимаю происходящее в последние годы ужесточение политической системы как важный урок. Знания, полученные благодаря ему, должны помочь нам преодолеть многовековое имперское наследие. И большую роль в этом может сыграть прозападно настроенная оппозиция, для этого она должна помогать стране точнее осознать ситуацию и найти достойный выход из этого имперского тупика.

— Какой бы совет вы дали Путину, если бы он об этом попросил?
— Я бы сказал ему, что нужно поверить в наших граждан. Я сказал бы: «Не сомневайтесь, что в России сейчас есть многие десятки миллионов людей, которые не хотят ни при каких условиях уезжать из страны. Есть и миллионы, которые недовольны происходящим, но они не хотят бороться с государством, а хотят вдумчивого общения и сотрудничества с действующей властью». А совет был бы таким… Не нужно думать, что кругом враги и шпионы. У нас много ответственных людей, которые болеют за страну и хотят ею гордиться. К ним не нужно относиться с предубеждением, их не нужно ущемлять в правах. С ними не нужно говорить языком указаний и запретов, а следует вести диалог, в процессе которого можно будет исправить накопившиеся ошибки. Подрастают новые поколения, они в гораздо меньшей степени испытывают груз исторического прошлого. Мы строим страну для них, а значит — нужно спросить у них: какую страну мы должны построить. Хотят ли они большей свободы и ответственности, или предпочитают, чтобы государство их строго направляло на путь истинный.

— Скажите, пожалуйста, пару слов о научной работе, которой вы сейчас занимаетесь?
— Уже более десяти лет мы с соратниками разрабатываем новую научную дисциплину — политософию. Открыта кафедра в Международном университете в Москве, я ее возглавляю. Ключевая идея этого учения в том, что ни одной глобальной проблемы в современном мире невозможно решить без культуры диалога и взаимопонимания между людьми и государствами. Политософия — это и мировоззрение, и методология, и практика в форме социокультурной педагогики. В своей исследовательской и практической деятельности она опирается на триаду «Человек — Власть — Свобода» как на единое целое, а не как на несовместимые ценности. А ключевой политософский вопрос для человека заключается в том, как ему жить достойно среди людей в родной стране и современном мире, независимо от дефектов окружающей его политической среды.
http://www.mk.ru/politics/2015/08/02/v-chem-vinovat-putin-seryy-kardinal-burbulis-daet-sovet-prezidentu.html

    Предыдущая статья

    Высокопоставленный шведский дипломат выдворен из России

    Следующая статья

    Евросоюз снял санкции с белорусских чиновников

    Похожие статьи

    Сислибы: их язык и мышление

    2:23, Июль 22, 2015

    Андрей Илларионов. Цитаты Маши Гайдар

    1:47, Июль 20, 2015

    Маша Гайдар #КрымНаш?

    19:05, Июль 18, 2015
    200x195

    Последние новости

    Международная черкесская асссоциация - путь в небытие

    Очистительный огонь

    Самолет улетел. Продолжение следует

    Юрий Макаров: Слухи о российской мощи несколько преувеличенны

    Мировые цены на нефть продолжат падение

    Дрезденский "чекистенколлектив", или Молодые годы Путина

    Миф об историческом праве России на Крым

    Русская правда против британского права

    Совершенно дьявольская придумка

    Москва решила провести паспортизацию оккупированного Донбасса

    Загрузка новостей от партнеров

    Метки

    MH17 Армения Беларусь Восточная Украина Газпром Греция Грузия Донбасс Евросоюз Иран Казахстан Китай Крым Литва Минские соглашения Молдова НАТО Надежда Савченко ОБСЕ Одесса Польша Порошенко Путин Россия США Саакашвили Турция Украина Франция Чечня Эстония война в Украине война в Украине выборы история право преступления путинизм реформы роспропаганда санкции свобода смешное убийство Немцова энергетика
    Свободная Зона © Тбилиси, 2014 | Хостинг | Реклама