Две Холодные войны — сходства и различия
Георгий Мирский на радио «Эхо Москвы»
Прежде всего надо определить, что такое Холодная война. Вот я в это время жил и участвовал в составлении разных бумаг, документов и так далее. Во-первых, чего не было во время Холодной войны? Не было стремления завоевать мир или устроить коммунистическую революцию. Может быть, когда-то перед войной это было, но уже в последние годы жизни Сталина, тем более, при Хрущеве, этого не было.
Никто не предполагал, что на Западе будет коммунистическая революция. Более того, я скажу, что при Хрущеве – а ведь когда умер Хрущев, Хрущев действительно был человеком, который верил в победу коммунизма – когда он умер, в Le Monde, по-моему, была статья под названием «La mort du dernier communiste» (Смерть последнего коммуниста). Но он не собирался завоевывать мир.
Тогда была другая совершенно идея. Я прекрасно помню, я во всех этих документах участвовал. Во-первых, мирное сосуществование, значит, уже мировой войны не будет. И, во-вторых, обогнать Запад. Вот когда он говорил: мы вас похороним, мы вас закопаем, он не имел в виду буквально. Выкопали цитату Ленина о том, что в конечном счете мы преодолеем и победим капитализм производительностью труда. Мы превзойдем их. Хрущев это выкопал – ну, кто-то ему там – и уцепились за это.
И точно так же, как вы помните, на съезде партии было провозглашено: нынешнее поколение советских людей будет жить при коммунизме – бессмертная фраза, точно так же говорили: а вот когда у нас производительность труда будет выше, чем в Америке, все, не надо будет никаких революций, ничего. Они сами пойдут по нашему пути. Понимаете, до какой глупости дошли? Люди в это верили. Так что, не было никакой надежды.
Такая была Холодная война. С их стороны уже тоже не предполагали, что здесь будет переворот, что свергнут советскую власть и так далее. То есть, еще в 20-х годах, в 30-х могли думать, уже этого не было. Значит, договорились: каждый сидит в своем окопе. Каждый.
В Европе проведена линия жесткая, железный занавес, траншейная война. Там не будет революции, здесь не будет контрреволюции. Поэтому-то Хрущев и двинулся в третий мир, здесь ничего не может измениться. А поскольку надо было все-таки как-то в мире доминировать, не завоевывать, не убивать, не закапывать, доминировать в мире, показать, кто первый.
Ну, производительность труда – это само собой, не знаю, насколько он в это верил, но в третьем мире национально-освободительное движение, вот тогда союз с Насером, вы помните, начался, и пошли эти теории некапиталистического развития, социалистической ориентации. Вот это все пошло и пошло. Я в этом во всем участвовал. Почему я это знаю? Потому что директором моего института был Анушаван Агафонович Арзуманян, шурин Микояна, они были женаты на родных сестрах. Поэтому, когда что-то такое нужно было там наверху сделать, вот вам пример, значит, было решено дать интервью Хрущева зарубежным газетам трем о положении в Азии и Африке. Это решало Политбюро.
Это не то, что сейчас там один человек решает. В те времена решало Политбюро или там пленум, решение дать интервью Хрущева. Политбюро, естественно, Микоян звонит Арзуманяну, Арзуманян: а где Мирский? Мирский на Камчатке читает лекции. Вызвать его. Мне телеграмма, я с Камчатки лечу к нему. Говорит: то-то, то-то, я значит домой, сажусь за машинку, пишу интервью Хрущева, привожу Арзуманяну, он смотрит, значит, ставит закорючку, отправляет в международный отдел ЦК. И в «Правде» — интервью Хрущева. Фамилию Мирский никто даже…