О характере Немцова: «Он всегда все делал страстно. В 1999 и 2000-м он встречался с премьером, потом президентом и, поскольку был частью высокой ельцинской номенклатуры, поэтому они чуть ли не на «ты» разговаривали, в отличие от меня, которая встречалась очень редко и очень отстраненно.
О причинах своего ухода из политики: «А где у нас сильные политики, как они могли родиться в 90-х? У нас что, была школа выращивания этих политиков, у нас были Итоны, или у нас было 300 лет демократии? Надо благодарить бога, что хоть как-то родились. У нас не было свободной журналистики, у нас много чего не было. В 90-х ковались кадры по ходу дела. Я тоже никогда в жизни не собиралась быть политиком и вдруг стала, и потом училась на ходу. Но я человек более женского рода, скажем так, поэтому спокойнее.
Все политики 90-х приговорены обменять все свои рейтинги на то, что было в 90-х. Об этом сказал Ельцин: «Я обменял свой рейтинг на реформы». Это была печать Гайдара на всю жизнь, хотя он премьером был всего полгода. На этом печать Немцова, хотя он недолго был просто вице-премьером. На этом печать моя. И уж я вообще хомячок либеральный: «налоги для малого бизнеса», «упрощенка-вмененка», и все равно на меня вешают это все. Поэтому я была мудрее всех, я ушла. Просто завершила все на высшей точке и, как спортсмен, ушла. Я знала: дальше это будет вечная история, нужны новые, молодые».
О том, кто мог убить Немцова и почему: «Я могу сказать только одно: как в человеке, так и в обществе, настроение обязательно материализуется.
Я здесь согласна с Резником, что это радикалы. Энтузиасты снизу, которые могли пользоваться неформальной поддержкой таких же энтузиастов из бывших спецслужб. Больно все красиво организованно. То есть напрямую я не виню ни Кремль, ни президента, никого, но косвенно, если государство в лице правосудия, это один институт, в лице федеральных каналов телевидения, на которые государство напрямую влияет или проплачивает, как «Второй канал», в лице разрешительных органов, например, Минюста, который или позволяет зарегистрировать партию, или не позволяет, в лице Федерального Собрания, которое прописывает законы, по которым нужно избираться, в лице комиссии государственной, которая подсчитывает результаты — если в лице всех этих институтов государство встает только на одну сторону и перестает быть арбитром, который следит, чтобы правила одинаково соблюдались и все были равны перед ними, то сразу же это передается вниз, очень быстро. А маргиналов-радикалов, которые кого-то почему-то ненавидят по своим причинам — их множество в любом обществе…»
О перспективах Майдана в России: «Майдан наступает тогда, когда появляются «януковичи», которые обворовывают всю страну. Не было бы всего этого, не было бы Майдана. И вы со мной в этом согласитесь, потому что вся хаосная политика — то мы в Таможенный союз, то мы в Евросоюз, то обратно — была связана с «кто денег даст долги закрыть». Люди вышли на Майдан в связи с тем, что их достало все, что происходит. Поэтому у каждого свой Майдан. Майданы не импортируются, не экспортируются. Сурков сказал, что есть суверенная демократия. Так вот, если есть суверенная демократия, есть и суверенные Майданы. У каждого будет свой Майдан. И Россия его или получит или не получит. Это никак не связано ни с Соединенными Штатами Америки, ни с Европой, ни с Украиной. Она получит свой Майдан».