Как я чуть не утонула
На море нас одних с Таней не пускали. Потому что хотя по отцу Таня — аджарка, а по маме – тёть Софе – еврейка из города Николаева,тем не менее вся ее физиономическая диспозиция говорит местным донжуанам лишь об одном: это курносая русская девочка с каштановой косой, вполне созревшая для приставаний.Поэтому плавать с нами ходит моя бабулечка-Цербер. Она держит нас при себе на коротком поводке, как придурочных пуделей, и зорко высматривает любителей молодых девочек. В каждом мужчине ей мерещится маньяк, а насчет испепелять взглядом она может давать мастер-класс, поэтому мы резвимся в море до посинения и без эксцессов.
Бабуля тем временем на берегу обнажается до сшитого ею ситцевого купальника, в котором бюстгальтер в мелкий цветочек, а трусы как у силачей в дореволюционном цирке, ложится под зонтик, и из-под шляпы, шпионски скрывающей лицо, обозревает окрестности пляжа.
Однако у медали есть и другая сторона, и на этой другой стороне бабушка запрещает мне далеко заплывать. А уж тем более в штормовую погоду: максимум, что бабулечка разрешает, это полежать на гальке под брызгами разлетающихся с грохотом трехэтажных волн, да и то на полчаса, чтоб не застудить …ну, вот эти, что нужны для деторождения. А потом заставляет нас надевать голубые ватные трусы – на местном жаргоне «поханы» — потому что нам еще рожать. В итоге мы с Таней начинаем себя ощущать как раритетные стеклянные инкубаторы,предназначенные исключительно для воспроизведения полноценного потомства турецкого султана. В общем, никакого удовольствия от такого моря.
Мой изобретательный мозг пытается решить дилемму: как покачаться на огромных волнах и словить адреналину, но при этом не огорчать бабулю.
-Давай скажем, что встретимся на пляже на нашем месте в четыре, а сами придем в три, я как раз успею вылезти,- выдвигаю версию я, ибо Тане море глубоко до фени,она влюблена и страдает
-Давай, — томно глядит поверх меня лазоревыми коровьими глазами покладистая Таня.
Если мысль о подвохе и приходит в бабулечкину голову, она ее прогоняет, потому что подозревать таких хороших домашних девочек в чем-то недостойном просто грешно. Тем более что врать по телефону я умею гораздо виртуознее, чем в глаза. Да и где вранье-то? Нету никакого вранья.
На пляже после ливня никого, кроме нас и помешанных искателей золота. Море свинцовое и страшное, грохочет и скалит разнообразные пасти, и с каждой монотонной волной все неприступнее. Но меня это только воодушевляет, я сбрасываю одежду и иду прямо в лапы зверю. Остаемся только я и море – я знаю, как мне с ним договориться.
… Море в шторм –словно критский бык, и надо слиться с ним в единое целое, чтобы улавливать малейшие его намерения. Море поднимает меня на высоту, с которой виден весь мир крошечным, и потом обрушивает в бездну, и тут же снова вверх. От невыносимого наслаждения опасностью я начинаю громко петь, но голос мой не слышен даже мне.
Вскоре сработал внутренний хронометр – надо вылезать из моря и заметать следы. И внезапно вся красота с меня слетела: я поняла, что зайти было легче легкого, а вот выйти…Море сцапало меня и держало пока что ласково, но сильно, как влюбленный Кинг-Конг держал Джессику Ланж. Я никак не могла подплыть поближе к берегу, чтобы старым испытанным способом выбраться на сушу – поймать волну поменьше и вместе с шапкой прибоя выплеснуться на гальку.
От Буревестника, гордо реющего над волнами,остался только глупый пингвин. Тревога сбила мою уверенность, и я тут же наглоталась противной солёной воды. Из игривого сказочного чуда-юда море превратилось в коварного и безжалостного монстра. На меня навалилось огромное одиночество перед лицом неминуемой гибели. В щелочку между подвижными водяными стенами я разглядела на берегу две фигурки. О, бабушка уже тут…Тогда лучше сразу утонуть.
Домашний арест –самое меньшее, на что я могу надеяться.Трепка прямо на пляже, а рука у бабушки суровая. Занятия музыкой по 6 часов в день вместо оговоренных двух. Объявление Таньки персоной нон-грата. Запрещение подходить к телефону. И во двор не пустят уже никогда,ни-ко-гда…
Барахтаясь в неприветливом многоруком мерзком чудовище, я вдруг усекла неподалеку буй, болтавшийся примерно также одиноко и бестолково,как я.Но в отличие от меня,он закреплен на дне и его не снесет течением. О, мой спаситель! От радости я запела Триумфальный марш из «Аиды», который прекрасно гармонировал с оглушающим воем стихии и поднимал мой угасший боевой дух.
Обнявшись со склизким обшарпанным баллоном, как с родным, я стала похожа на пьяную русалку. Мне оставалось ждать всего сутки,пока море успокоится, и я буду спасена: если, конечно, за это время я не примерзну к бую навеки. Почему-то никаких вариантов больше в мою тупую башку не приходило. Но Бог есть, и Он явил себя…
Осточертевший монотонный гул моря внезапно разрезал сначала рев мотора, а затем зычный голос, оравший в мегафон (вольный перевод с грузинского):
-Ах ты пропащая,мама-папа у тебя есть?! Или читать не умеешь?! Из-за таких самоубийц, как ты, вся отчетность по утопленникам летит к черту! Стой там, не двигайся, сейчас поплавок бросим!
Спасатели!!! Этот хриплый прокуренный рёв показался мне небесной музыкой. К тому же моя мечта сбылась: я всю жизнь мечтала поплавать с настоящим спасательным кругом. Отфыркиваясь,схватилась за шершавый пенопластовый бочок, взглядом попрощалась с буем и вскоре очутилась в катере.
На берегу меня шатало – началась морская болезнь. Танька бегала с растопыренными руками и держала бабушку, которая издали ругательски меня ругала и призывала на мою голову геену огненную, а также живописала,что она со мной сотворит,попадись я ей в руки. Заодно досталось бедной Таньке за ротозейство.
-Ба,-жалобно пропищала я. – Ну хочешь,я еще одни поханчики надену?
-Надевай хоть на голову,-разъяренная бабушка схватила сумку и приказала:-Шагом марш домой!
Дома я прикинулась очень больной и несчастной,что отодвинуло время приведения приговора в исполнение на неопределенный срок. Попарив ноги и выпив сто литров чая, я лихорадочно стала думать,как вернуть бабушкино доверие и помириться с ней.
Перед сном она,как всегда, расстелила коврик и начала молиться на арабском, а потом добавляла на всякий случай все дополнительные просьбы по-грузински. Моя роль заключалась в подхватывании и троекратном повторении «аминь». Иногда я делала вид,что забываю, и получала выразительный тык в рёбра.
-Господи,-сказала бабушка на это раз,-спасибо за то,что этот день хорошо закончился, дай нам спокойную ночь и мирное утро. Господи, да святится твоё имя, пусть этот ребенок вырастет целым и невредимым на радость своим родителям, и пусть она начнет бояться твоего гнева,аминь…
Подхватив «аминь», я наблюдала любимый успокаивающий ритуал укладывания бабушки в постель, потом обнялась с ней и уже в темноте спосила:
-Ба,что хорошего в том,что я начну бояться твоего Бога?
Бабушка стукнула меня по затылку и после паузы сказала:
-Самое опасное, когда человек ничего не боится.
КОНТЕКСТ: